Какая чудная игра смотреть онлайн

Какая чудная игра

Режиссер: Петр Ефимович Тодоровский

Давая такое название фильму, Петр Тодоровский как бы дал понять зрителю, что все в нем будет «понарошку». И до определенного момента действие разворачивачивалось как студенческие веселые розыгрыши. Сообща слопать торт, а потом в коробку натолкать битых кирпичей… Забраться к девчонкам в комнату. Разбудить рассеянного, подслеповатого товарища и отправить бегом на станцию, к электричке, ровно в 4 часа утра…. Да кто из нас не вспомнит подобных «приколов» из своей институтской жизни. Тут игру ведут почти профессионалы — будущие актеры, сценаристы, режиссеры, студенты ВГИКа послевоенного поколения. Время — начало 50-х (1951) — вначале проявляет себя в мелочах и подробностях быта: как одеты; что танцуют, поют; какая мебель в комнатах общежития. Петр Тодоровский так точен, лиричен, усмешлив в этих зарисовках «жизни как она есть». Жесткие, трагические черты времени проступают постепенно. И не в облике, поступках каких-то злодеев со стороны. В тех же самых ребятах. Имитировать радиопередачи, да еще на чужих волнах, «из-за бугра» — жестокая, опасная шутка. Рассказывать в них подробности жизни товарищей, в том числе те, за которые «срок» — здесь розыгрыш сомнителен с нравственной точки зрения. Комизм ситуации быстро тает, растворяясь в драматизме. Последний репортаж — это уже героический поступок. Он похож на обвинительную речь, потому что всего, что в ней упоминается как «достигнутое» (свобода выезда, собраний, отмена прописки, цензуры) страна будет дожидаться еще сорок лет. По доносу или неосторожному рассказу одной из студенток, ночью в общежитии обыск и арест, ребят увозят на Лубянку. Старожилы ВГИКа, жившие в 50-е годы в его общежитии на станции Лосиноостровская под Москвой, помнят как и с кем это было. Реальные события, подлинные судьбы, конкретные характеры положил в основу своего сценария Петр Тодоровский. При этом он нигде не подчеркнул в исполнителях внешнего сходства с прототипами. Режиссер не ставил своей целью рассказать о …. Не будем называть имен, поддержим авторский ход от конкретных лиц к другим, к множеству.
С этой позиции внятнее и многозначнее станет финал. Мы слышали выстрелы, мы свидетели гибели героев фильма в подвалах тюрьмы. И вдруг видим их живыми, веселыми на улицах Москвы. Уже кончилась холодная, затяжная зима, лютовавшая на протяжении всего действия. Весна где-то на подступах к городу и уже началась оттепель.
Спасены!?… Из поколения, о котором фильм, одни, может быть, выжили, но другие погибли, или одни погибли, зато другие уцелели. Тодоровский не забыл ни тех, ни других — всех помнит. «Такая чудная игра» — настоящее авторское кино. И зрительское. И замечательный образчик дорогого и малобюджетного поневоле, конечно, кино. Одна декорация, и та не построенная. Снимали в Доме культуры, арендуя по ночам. И снимались в таких условиях звезды: Николай Бурляев, Елена Яковлева, Лариса Удовиченко, из нового поколения — Геннадий Назаров, Андрей Ильин, Дмитрий Марьянов. И такая чудная игра получилась!
Приз за лучшую режиссуру и приз жюри дистрибуторов ОРКФ «Киношок—95» (Анапа); Приз «Зеленое яблоко золотой листок» за 1995—1996 гг. в категории «лучшая мужская роль» (Г.Назаров); Приз «Титра-фильм» МКФ в Женеве—96; Номинации на приз Киноакадемии «Ника—95» в категориях: лучшая мужская роль (Г.Назаров), лучшая роль второго плана (Н.Бурляев, Л.Удовиченко), лучшая работа художника по костюмам (С.Лузанова).
(КиМ. Ирина Гращенкова) Океан остается наименнее исследованной для нас сферой планеты, более аггерсивной по отношению к человеку и наименее ему подчиненной. Я выступил в роли персонажа, который хочет открыть нечто новое, я чувствовал себя как великие путешественники 19 века. Потом, мне очень был важен стилистический момент, потому что большинство тех, кто брался за схожие проекты, вели себя как наблюдатели в аквариуме, то есть они оставались статичными, а мы же – шли вслед за нишими персонажами. Жак Перрен.

“Какая чудная игра” Николая Рыбникова

Ольга Соболевская, обозреватель РИА Новости.

В студенческие годы Николай Рыбников любил разыгрывать приятелей. Возьмет микрофон, заберется в шкаф и голосом Юрия Левитана сообщает “правительственные” указы. Слушатели верили. Как-то шутник объявил о снижении цен на вино и водку – и чуть не получил 25 лет строгого режима за “антисоветскую пропаганду”. К счастью, следователь не стал заводить дело, Рыбникова отпустили. Но из ВГИКа чуть не исключили. Спасли педагоги, взявшие его на поруки. А спустя несколько лет молодой артист уже был любимцем миллионов советских зрителей. 13 декабря Рыбникову исполнилось бы 80 лет.

В 1995 году вышел фильм “Какая чудная игра” Петра Тодоровского об огнеопасных розыгрышах Рыбникова. Правда, режиссер придумал свой финал истории – шутников расстреляли. В жизни же Рыбников и его приятели после временного заключения посерьезнели и стали учиться с удвоенным старанием.

Был и еще один эпизод в биографии актера, вполне достойный киновоплощения. Когда популярные советские кинематографические пары (Бондарчук и Скобцева, Тихонов и Мордюкова, Рыбников и Ларионова) были на встрече с Хрущевым в подмосковном Архангельском, Рыбников рискнул перебить разоблачителя культа личности. Тот, как водится, воспитывал, призывал, изобличал. В разгар речи Хрущева Рыбников попросил его “лучше рассказать про Кубу” – и получил гневную отповедь: “Газеты надо читать”. Проштрафившихся актеров почти сразу отправили домой. К счастью, никаких последствий дерзости Рыбникова не было. Министр культуры Фурцева лично позвонила ему домой и успокоила: мол, все в порядке, Хрущев не сердится.

Еще в пору учебы во Всесоюзном институте кинематографии Рыбников играл Жюльена Сореля (“Красное и черное” Стендаля), Дон Гуана из пушкинских “Маленьких трагедий”, Хлестакова, Макара Нагульнова из “Поднятой целины” Шолохова, Бенкендорфа, Петра I. Ему по плечу были Шиллер и Шекспир, считали педагоги Рыбникова, мэтры Сергей Герасимов и Тамара Макарова. Но Рыбникову в кино доставались, как правило, роли рабочих, бригадиров. Правда, его герои всегда были личностями – обаятельными, волевыми, темпераментными и принципиальными.

Самые известные персонажи Николая Рыбникова – сталевар Саша Савченко из “Весны на Заречной улице” (режиссеры Миронер и Хуциев, 1956 год), монтажник Николай Пасечник (“Высота” Александра Зархи 1957 года) и лесоруб Илья Ковригин из «Девчат» Юрия Чулюкина 1961 г.

До “Весны на Заречной улице” Рыбников, закончивший ВГИК в 1953 году, уже успел сняться в двух фильмах, и его работы хвалили. И все же всенародной славы не было. Она пришла вместе с ролью Саши Савченко.

И вроде бы не было во внешности Рыбникова ничего исключительного, не было звездного лоска, и все же зрительницы считали его неотразимым и моментально влюблялись в него. Сила и цельность характера (а они очевидны и в других ролях, – Федора в “Чужой родне” Швейцера (1955), Денисова в “Войне и мире” Бондарчука (1968)), в сочетании с душевной теплотой и юмором покоряла сердца.

Социальный посыл фильмов на производственные темы очевиден, однако все эти ленты были бы мертворожденными, если б не мастерство актеров. И Рыбников не просто одухотворял эти фильмы, делая их человечными, но и приносил этим картинам безумную популярность. Марлен Хуциев писал об актере: “Он способен думать о роли все время и каждый день приносить новые решения”.

Потом актеру приходили мешки писем с просьбой рассказать, где и как он учился на монтажника или сталевара. И вся страна пела песни героев Рыбникова – о “заводской проходной” и о монтажниках-высотниках.

“Девушка без адреса” Эльдара Рязанова собрала 36,5 млн зрителей, заняв по итогам 1958 года второе место в советском кинопрокате. Но критики не считали картину удачной, равно как и работу в ней Николая Рыбникова. Да и Рязанов быстро охладел к картине. Ожидая новых предложений от режиссеров, Рыбников работал в Театре киноактера. А потом чуть было не пропустил свою звездную роль – в “Девчатах”. Он попросту счел сценарий слабоватым. Если бы не Михаил Ромм, который похвалил замысел Юрия Чулюкина, Рыбников вряд ли сыграл бы одну из своих ярчайших ролей – Ильи Ковригина.

Во второй половине 1950-х— в начале 1960-х работа отнимала у Рыбникова почти все время. Жена актера, красавица Алла Ларионова – знаменитая чеховская “Анна на шее” и Оливия из шекспировской “Двенадцатой ночи” – даже вспоминала, что их дочери в раннем детстве плохо помнили лицо отца. Однажды, увидев портрет Брежнева, девочки предположили, что на фотографии их папа.

Однако вскоре Рыбникову стали предлагать все меньше интересных и достойных его таланта ролей. С 1961 по 1970 год актер снялся в девяти картинах. Но сегодня их мало кто помнит. В одной из лент он сыграл летчика-испытателя, в другой – хоккеиста. Кстати, актер очень любил хоккей и часто вставал на лед. Одним из его близких друзей был прославленный хоккеист Всеволод Бобров. Еще одним увлечением Рыбникова были шахматы – он даже пытался играть партии с чемпионом мира Борисом Спасским.

Кино, по сути, мало востребовало талант Рыбникова. Такое часто случалось в советском киноискусстве. В последние 20 лет своей жизни Рыбников играл второстепенные роли. Актера уже перестали узнавать на улице, а режиссеры, приглашая его сниматься, иногда относились к Рыбникову пренебрежительно.

В 1990 году актера не стало. Критики снова заговорили о нем с теплотой, режиссеры жалели, что мало его снимали. А партнерша по фильму “Девчата” Надежда Румянцева говорила о нем: “Он был потрясающим профессионалом”. Редко о каком современном актере можно сказать подобное.

Мнение автора может не совпадать с позицией редакции

“Какая чудная игра” реж. Петр Тодоровский, 1995

В поздних же его картинах сентиментальное начало парадоксально еще больше усиливается наряду с критичным, трезвым, беспощадным подходом к реальности, отсутствием благодушия. Даже если не брать последнюю “Риориту” –

которую только по ее художественной несостоятельности, да еще из почтения к мэтру, пропустили в эфир (в сущности же она по меркам сегодняшней православно-фашистской мифологии крамольнее, чем “Счастье мое” какого-нибудь Лозницы. ) –

– то начиная с “Анкор, еще анкор”, и далее в “Чудной игре”, и особенно в “Жизнь забавами полна” ощущение неизбежной катастрофы только нарастает, и если в первых двух крах надежд, связанных с ощущением “а все-таки мы победили”, осмыслен задним числом, на материале послевоенных лет, с сомнением запоздалым (победили? а кто и кого. ), то в третьем случае (при всей опять-таки, может быть, эстетической несостоятельности ленты, увы – хотя тут все равно есть о чем поспорить. ) Тодоровский единственный, кажется, в своем творчестве раз отрывается от историко-бытовой почвы ради апокалиптического пророчества, при том что и “апокалипсис” у него возникает как бы невзначай, исподволь, будто не всерьез.

Забавно еще и то, что рисуя – не впадая в натурализм, но и не приукрашивая – убожество быта первых лет после войны в “Анкоре” и в “Игре”, Тодоровский умудряется показать, как все плохое вокруг не липнет к его “хорошим” героям. Режиссер их любит и позволяет зрителю полюбить – чтоб потом ветераны стрелялись или умирали от ран, а молодых увозил а никуда черный воронок: весьма жестоко, безжалостно для “сказочника” и “фокусника”, между прочим.

Персонажи “Чудной игры”, обитатели загородной общаги, зимой 1949-50 гг. развлекаются тем, что посредством радиоприемника разыгрывают соседей и приятелей, обращаясь к ним от чужого имени, от лица ГБ, а то и вовсе от советского правительства: и действуют они не по злобе, и не обижают никого – но есть смысл задуматься, отчего все сходу покупаются на дешевую уловку; даже мажористый Лева (сыгранный молодым Дмитрием Марьяновым), фотолюбитель, сын видного военного, наснимавший “пейзажей” в запретных приграничных зонах и похваставшийся редкими кадрами, бежит куда глаза глядят, стоит его с помощью радиоящика “разыграть”: “такое время”, “кто-то донес”. – не сомневается он даже после того, как ему раскроют шутливый обман.

Между тем жизнь молодых парней, естественно, состоит не из одних дурачеств – у всех романы, влюбленности, ухаживания: герой Геннадия Назарова (в 90-е такого заметного актера, я его видел и в театре, он играл у Женовача на Бронной) влюблен в девицу (мордастая не по летам Мария Шукшина), гуляющую с капитаном госбезопасности (собственно, через нее непосредственно вся компания и пострадала – впрочем, обречены они в любом случае); другой из приятелей безнадежно влюблен в беременную кастеляншу (открытая Тодоровским в “Интердевочке” Елена Яковлева здесь воплощает в чем-то похожий образ бестолковой “гулящей”, но на свой лад “честной” и “простой” бабы Верки. ); третий исполняет “брачные танцы” с начинающей актриской; а самый трогательный из четверки соседей по 4-й комнате общежития № 5 – этакий неловкий очкастый д’Артаньян при трех мушкетерах – Феликс Раевский (одна из лучших ролей в карьере Андрея Ильина. ) знакомится благодаря своему псу Адольфу с немолодой манерной, комично-претенциозной, но внутренне беззащитной художницей-дачницей (Лариса Удовиченко в паричке, шляпке и очках изображает полупародийный, но не гротесковый не карикатурный, а мило-гиперболизированный типаж советской “богемной” интеллигентки).

Своя линия есть и у персонажей более старшего поколения, успевших побывать на войне и вернуться – увешанного орденами Филимона (Юрий Кузнецов), тоже безнадежно ухаживающего за Веркой, и коменданта общаги, брошенного неверной женой, с разбитыми легкими (уже не тот, что в “Военно-полевом романе”, но еще не окончательно растерявший вслед за умом и стыдом актерский талант Николай Бурляев). Вообще при кажущейся незамысловатости фабулы и композиционной нестройности драматургия – а Тодоровский и автор сценария, ну и композитор заодно, как обычно (кстати, к “Какой чудной игре” он сделал один из лучших своих саундтреков; аранжировки Игоря Кантюкова) – вполне качественная, но сила фильмов Петра Тодоровского, очевидно, не в формальных достоинствах, а в сочетании видимой простоты и ненавязчивой, не выставленной в витрине глубины, определяющейся здравомыслием автора. Он искренне желает своим героям добра – но врать не хочет и в роковой момент повествование всегда обрывает, не оставляя, впрочем, им шансов, а зрителя в сомнениях и неведении. В фильмах Петра Тодоровского, полных забавами и танцами, играми и романами, все заканчивается, как в жизни, фатально, и повторяется еще, еще.